Очерк Паустовского Язык и природа

Константин Георгиевич Паустовский был настоящим художни­ком слова. Благодаря своему таланту, он мог перенести читателя в любой уголок красивейшей страны – России. Недаром он много путешествовал. И поистине самые лучшие его произведения – о природе.

Нас восхищают авторское ощущение природы, его чувст­ва, выраженные гениальным русским языком – языком ПушкинА и Лермонтова, языком Тургенева. Мы видим представленные наше­му взору картины природы.

Автор показывает в рецензируемом мною тексте главное, по его мнению, умение писателя: умение чувствовать то, о чем пишешь. Ведь только в этом случае читатель увидит яркий и живой образ,

Я невольно со­глашаюсь с Паустовским, читая его рассказы.

Действительно, слова, вырывающиеся из твоей души от переизбытка чувств, звучат намного выразительнее, чем лицемерное высказывание о вещах, не понятых до конца, ибо не испытанных.

Вот эти замечательные слова Николая Василье­вича Гоголя: “Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок; все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное название еще драгоценнее самой вещи”.

В этом авторском очерке присутствуют не только живые описа­ния природы, но и реальные герои. Их всего двое: какой-то встре­ченный Паустовским писатель и маленький мальчик. Выбор сих персонажей не случаен, они далеко не второстепенные.

“Автор сочинений о городе” поражается “фантазии” Константи­на Георгиевича, позволяющей писать об “этой мертвой” природе.

Сразу же после этого момента Паустовский переносит повество­вание в деревенский дом, где к нему обращается совсем еще ма­ленький мальчик: “Пошли смотреть грома”.

Напрашивается авторское сравнение; он противопоставляет взрослого человека мальчику. Взрослый погрузился в обыденность, а мальчик еще способен просто чувствовать и жить своими ощуще­ниями.

Молодая душа говорит “смотреть гром”, хотя зрелый человек, зацикливаясь на правильности, не позволяет появиться такому странному словосочетанию, как будто гром можно только слушать.

Это прекрасно получалось у Паустовского. Даже простое, каза­лось бы, слово “дождь” несет в себе столько живого, разного и не­повторимого. Он и спорый, и грибной, и ливневый. Особенно изо­билует художественными деталями слепой дождь (дождь, идущий при солнце).

В народе о нем говорят:

Писатель восхищен таким высоким пониманием прекрасного, и это при том, что народ (особенно деревенский) считается далеким от искусства. А настоящее искусство можно наблюдать не только на избранных великолепных творениях, но и на любой бытовой сцене.

Какой великолепной образностью наделяет автор дождь! Дождь “крапает”, дождик “шепчет” или “звенит”.

А какое трогательное отношение автора к такому красивому яв­лению, как заря! “Заря” нельзя говорить громко, считает он. Это тихое пробуждение природы, граница между ночью и утром.

Свой рассказ автор завершает стихотворением Александра Сер­геевича Пушкина, доказывая тем самым, что русский язык не был бы столь многозвучен, красочен и ярок без поэтов и писателей зем­ли русской. .

Я тоже горда, что говорю на языке искусства. (Ведь можно жить в этой стране и говорить не на языке классиков.) Прочитав этот очерк, я в полной мере ощутила все то, что пытался донести до нас автор. Мне захотелось самой слиться с природой, на многое я не обращала внимания, хотя хорошо чувствую живой мир, окру­жающий меня.

Такова сила языка, им можно убедить человека в том, что не видно глазами. Это великое оружие, нужно только правильно им пользоваться.